Изменить обстоятельства в молитвах просим..,

как кто-то когда-то зачем-то сказал…

Я вышел из вытрезвителя ровно в восемь

и сразу же отправился на вокзал…

Из жизни моей сносных — девять месяцев

(И больше ты вряд ли, биограф, сыщешь.)

Кто только не думал в сердцах повеситься,

а застрелиться, пожалуй, — тыщи!..



Эх, дорога моя, — не аллея липовая —

не петляй же, родная, уходя на большак,

кабы был я клубком, ты б все нити мне вымотала, —

итак сную по тебе, ускоряя шаг.

* * *



В моей смерти прошу никого не винить.

В какую веревку крученая нить

неизвестно когда совьется

на дно моего колодца.



11 декабря 2007 г.

* * *



Мы не первые и не последние.

Нас в Большую энциклопедию

Кирилла и Мефодия

никто за руку не введет.

Каждому свой черед.

* * *



Ну вот, закончился бальзам.

Приходит день на смену ночи.

За ночь я несколько отдам.

А водку я люблю не очень.

* * *



Поговори со мною, друг.

Быть может, эта станет лишней

в кругу таких же, самым ближним,

ночей, отпущенных не вдруг.

Поговори со мною, друг.

* * *



Поэты мы — и рифму впариваем,

но, выступив из берегов,

Мы у богов богинь оспариваем

И девственниц — у женихов!

* * *



Я — знатный кобель двортерьерской породы.

В околотке любом у меня есть по нескольку сук.

Настоящей любви учат только лихие годы,

когда дверь отпираешь уже не на всякий стук.



Я не нюхался сроду с мопсами, у ног не вился,

не объедал кладбищенскую насыпь…

Лучше б я в нежном возрасте удавился,

да щенков обычно не сажают на цепь!



Я безумно устал как последний бобик —

снятся странные сны: деревянная снится лошадка

и как мать перед сном меня ласково целует в лобик,

и тогда непривычно спится тепло и сладко…



Верно, доля моя — завывать по заложным покойникам,

харчеваться проточной водой и подножным хлебом

и гераням завидовать, теснящимся по подоконникам,

которые по-своему также стремятся в небо.



Однажды я слышал из дальней глухой подворотни:

есть обитель для псов и другой бессловесной твари,

что там древо растет, если, впрочем, не брешут, скотное;

у аббата была болонка, но, видно, не вышла харей…



…Я не скоро еще возвращусь в опустевший город,

где и дети бессовестно лгут, даже в глаза не глядя.

Да и ветер порой меня, как мальчишку, берет за ворот,

и таскает по всем закоулкам забавы ради.



20 декабря 2005 — 18 марта 2007 гг.

Сын мой, спи, но знай и помни:

катакомбам предшествуют каменоломни,

что раньше солнце светило гораздо ярче

и сахар был несравнимо слаще,

а блондинки — куда как глупее;

что Стабии, Геркуланум или Помпеи

заочно познали по три круга ада —

где сосны растут и кусты винограда

отрыжка вулкана нет-нет принимает подобие пиний,

как некогда Риму поведать бы мог Старший Плиний.

Еще храни в памяти жертву сестрицы Агапэ —

две другие всегда неразлучно идут впереди тихой сапой;

в каком месте жить, таким и богам молиться;

не читай, чего нет в миловидных девичьих лицах.

Памятуй, наконец, даже если ума палата,

для мужчины нет хуже былья зверобоя и мяты

и привязанности незамужних сомнительных женщин.

Зеленщицы имеют успех у всех деревенщин.

(Мое мучительное растительное окружение,

я вынужден обходить вас за несколько сотен саженей:

когда бы вы знали, как много во мне полыни…)

Собака на сене лежит, ест сама и дает скотине…

Пусть приснятся тебе, мой малыш, города и страны,

край как непочатой любви, так и обетованной.

Ты поймешь, что нет крова родней, как пробудишься снова

не один, не в похмелье, на койке своей из своего алькова

того места, где сам ты на божеский свет родился,

день за днем и за годом год, где восход багрился…

И кончая который уж раз этот причет нудный,

бормочу — ты на ус свой мотай, что отец твой блудный

исходил четверть века в исканиях лучшей доли:

человек, как орлы, никогда не плодится в неволе.



март — апрель 2007 г.

* * *


Любимую куклу с собой уложи,
и спи, мой мучитель маленький.
Пусть приснится жар-птица в чертогах чужих
и, конечно, цветочек аленький.

Купался я на Ласьве –

И вдруг из синих вод

Вылазит настоящий

Скользкий бегемот!..



Узнал его не сразу,

И бросился бежать...

Через годочков десять

Мы встретились опять.



5 или 6 лет

* * *



В аквамариновом бреду

Иду, цитируя аллеи,

И пью коньяк, но не жалею,

Что пью один и на виду



У голых плит, хранящих всхлип

Новорожденных асфоделий,

Которых нет на самом деле

В природе слов дворовых лип.



Асфальт ухожен тенью той,

С кем мне хотя бы здесь ужиться.

А снег предательски ложится

И лживо плачет сиротой.



29 ноября 2004 г.

Когда октябрь прошит сомнением

и пахнет горьким шоколадом,

я притворяюсь неврастением,

кочующим из дома на дом:



здесь бал дают, а тут — поболее,

тут поступь чтят и вкус помады.

Девиц наряды длиннополые

странны, забавны, толстозады.



Жена ночует с кем ни попадя,

где «Вас» и рядом не лежало…

Лицо цвело, глазами хлопало,

но ничего не выражало.



Шаманит вечер. Стальными спицами

бесплотный сон сознанье вяжет.

Сомкни глаза, укрой ресницами.

Она придет, и рядом ляжет.



октябрь 2005 г.

Под вечер сижу,

размышляя с серьезною миной

о жизни своей,

что склонилась к уединенью,

где верной подругой стала

горячая кружка чая,

и ждет не дождется зазноба,

когда одарю поцелуем…

Не обжечься бы снова…



20 июня 2006 г.

Как и прежде — ненастье

в ненавистном Спасском —

почти двести несчастных

мотков назад…

я люблю тебя молча,

но люблю с опаской,

как взирают на лампу

в пятьсот киловатт.

Как семь верст до небес

и все лесом, все лесом,

очарованным говором

детских сердец:

то надеждой накормит,

то представится бесом,

то укажет сосною

на близкий конец

дороги, зимы

и кого угодно…

Хочешь не хочешь,

а все подряд…

Льняные локоны

на чужих угодьях

из расчета на случай

в руках горят!

Простой, незатейливой…

и, в-восьмых, немодной,

но не терпящей блажь,

небреженье, простой…

Огорошен, опутан

твоей огородной

и нетронутой красотой.



20 августа 2005 г.

* * *



Вернее росчерка пера,

Слезы высокой пробы

Свиданий тайных вечера

И нелюбовь до гроба…



Душа черствела и рвалась

Навстречу бездорожью,

Но походя месила грязь,

Питалась частой дрожью.



Ее пленяли наготой

Застенчивые лица,

Которым, верилось, весной

Нельзя не повториться…



Летели в пропасть города

И дни шестой недели,

А черный ворон иногда —

На край пустой постели.



Прости шептанье лопухам

С другою мелкой сошкой,

А приходи по вечерам

Пить чай с лесной морошкой.



Рулеткой русскою бежит

Извилистая ветка

Дороги, что ведет в тупик,

Как лестничная клетка.



Ты помнишь «Пиво» за углом

И маленького шпица?..

…И это, как сказал Эйнштейн,

Уже не повторится…



22 — 23 сентября 2004 г.

Расскажи мне о себе,

о своей радости

и о своем горе,



где ты встречаешь рассвет

и что видишь,

когда видишь луну.



Иногда мне кажется,

что я — капля влаги,

одолженная у тебя

для цветка

на моей могиле,



но прежде —

я увезу тебя с собою

и назову своим именем.

Не ковыряйся в носу,

не совершай ошибки:

говорят, что после этого

может не быть детей

да и пальцы липки.



Не ковыряйся в зубах:

это глупо и непрактично...

Но сама я проделываю

это спичкой,

и не чаю души во врачах.



Не ковыряйся нигде —

будет только себе дороже.

Порой проще остаться без кожи,

лишь бы не лишиться своего лица,

даже если этого очень хочется.

* * *



Еще в лесах кое-где затаился снег,

а пейзаж за окном безупречно стоек:

пешеходов бесплотных почти что бег,

вереницы затравленных новостроек.

* * *



Маше Вершининой



Зуб мудрости дамокловым мечом

навис над языком, что был когда-то русским,

и как не омывай его арманьяком

(быть может, все же стоит мышьяком?) —

саднит, дерьмо (читай в значенье узком)!



Будь проклят кариес и иже пресно в нем!

Я безутешнее, чем древняя Гекуба!

Ахейские суда столпились всем гуртом,

пропали там, что было раньше ртом,

и свили гнездышко в дупле больного зуба.



12 июля 2010 г.

Учитель храма, Мокурай, Безмолвный Гром,

Ученика имел по имени Тойо.



И юноша видел,

Как круглые сутки

Послушники старше

Ходили к учителю

Пить байховый чай и чесать языками.



И вечером Тойо

Отправился к нему.

Ударил в гонг,

Три раза поклонился перед дверью,

Вошел

И сел в почтительном молчанье.



«Услышать ты можешь хлопок двух ладоней,

Когда друг о друга они ударяются.

Теперь покажи ты мне хлопок одной»,—

Учитель сказал.



Тойо поклонился

И удалился, чтобы подумать.



Отринута музыка гейш,

Крик ветров, шум совы и весенней капели.



Прошли годы думы…

Тойо навестил Мокурая.

Пожал ему руку

И вышел искать друга в поле.

Я — заморенный, пуганый маленький мальчик,

запертый кем-то в огромной квартире.

Вот бы свернуться, как когда-то, калачиком,

в чем-то сроднившись с картошкой в мундире

и позабыв о наказе не трогать вещи,

пока в окна стучит непогода зловеще!

* * *



Мария, младенец давно уснул:

не пора ли и нам под псалом Давида

покаянный отправиться в трудный путь

без конца и без края, пока не видно

покидающих Бейт-Лахм?



Пусть рыдают ослы: их упрямый век

человеком продлен и дурной природой…

(И Сократ есть лишь древний безумный грек —,

знать, слепая весталка глядела в воду

земляным червякам и царям в угоду.)



У излучины губ, где склон скул крут и груб —

он, как та же марина живет потопом,—

там, где мирты стоят очевидно на сруб

и щетиной порос огород галопом,

окропите меня иссопом…



Мария, еще я молю весьма,

пусть путь мой дальнейший совсем не ведом,

будешь снова стоять у подножья Холма

и вести скорбный счет палачам и бедам,

дай не думать о ней, ну хотя бы по средам,

и не сойти с ума.



4 — 11 марта 2006 г.

Так уж и быть. Двести слов о себе. О себе, как об облике хоженых улиц или о профундале на озере Мюриц, о детях-индиго и вольной борьбе. Господь, я знаю, что ты весьма любвеобилен и сверхчеловечен… Но памяти нашей объем конечен — и я начинаю стирать имена подружек своих и десятков морей, что, очевидно, тебе дороже: ведь Древо смерти куда стройней, чем плоды розоцветных, быть может. Тихо стало совсем вокруг: слышно лишь, как во рту печенье тает, стих не пишется, отдаляется друг, но он рассчитывает, что наверстает в ближайшем месяце, на луну похожем (лунный диск словно слиток золота, парящий над сброшенной городом кожей). Даже птицы вещают из клеток. Я тоже на твоих глазах нисходил с ума, и сумма мыслей множилась делением в комментариях для теорем Ферма, пошлостью сытых и хроническим везением, что делает нашу веру краткой и приторной речь, что течет украдкой в облатке яиц из астральной пыли, выстилающей пяди, сажени, мили… Но больше не скажешь о Вашей драме, кроме того, что я тоже смертен, и, кроме шуток, не жалую сплетен, и избегаю перечить маме.


март — апрель 2005 г.

* * *


И. М.



Моя душа, покинув тесный кокон,

порхает между рук, ветвей и окон,

распахнутых для неги и огня,

покамест не стемнело тихой сапой,

не ведая об этом, мама с папой

готовят врозь подарок для меня.



2 июня 2010 г.

* * *



На верхней палубе,

словно перед кончиной,

небесную смешав с земною твердь,

сцепились мертвой хваткой

женщина и мужчина

в нехитром танце,

отдаляя смерть.



10 октября 2009 г.

* * *



На черно-белом фото,

помещенном в рамку, —

малыш курносый,

масляные щечки.

Он осенен большим ковровым нимбом,

как будто бы рожден в цветной рубашке

и в ползунках — донашивать — в придачу.

Он жизни рад и, видимо, взаимно,

смеется он и хлопает в ладоши,

отчаянно притопывая ножкой,

в его глазах — восторг и ликованье,

в его душе — ни капельки сомненья!



Не знает он,

что завтра будет взрослым,

что будет день,

и будет очень страшно,

и что она его совсем не любит,

а он ее, всего скорее, тоже,

что жизнь бывает также черно-белой,

что все подарки выдарены в детстве,

что Дед Мороз и тот — ненастоящий,

что Бога нет

там, где в него не верят.



7 октября 2009 г.

* * *



Не говори мне, пожалуйста, ничего,

темной ночью не спят домовые покуда

и все сонники судачат до одного

о ножах, утюгах, зеркалах, посуде

или просто устало входная дверь

без участья скрипит на разбитых петлях.

Даже если не так, шагами горницу мерь,

и не бойся в сердцах затвердить поверье

о том, что при слове «марина» бросает в дрожь

не поэтов одних и флористов… Впрочем,

возьми полой воды, и усердно помножь

H₂O на Ай-Кью вольных судорабочих:

с ней и кок в чайхане не по чину пить…

Как бы прошлое ни было наше мглисто,

она тянет к себе ариаднину нить

и целует устами евангелиста.



19 февраля 2006 г.

Дослушаны «Другие берега»,

и гуси-лебеди на север улетели,

крича свое прощальное «га-га»,

пока сестрицы мчатся на юга,

простые сказки забывая с колыбели.



3 ноября 2008 — 26 июля 2010 гг.

Моя Оленька в понедельник колет анаболики,

во вторник в «Нальчике» встречается с мальчиком,

в среду гонит в дневник менструацию,

в четверг отдыхает от месячных,

катается в трамваях на суточных,

а в пятницу площадок лестничных

поломойкой работает будничной,

в Сб посещает лекции.

Постится она и молится

в городской приходской часовенке

в воскресенье. Везет же Оленьке!

* * *



Погода шепчет: «Солнце и тепло…»,

хотя на улице промозгло и прохладно.

Синицы смотрятся в умытое стекло —

примяты перышки, да ладно…

Стоит только начать…

Время хранит печать,

сургуч отчаяния, или печаль

Авеля по Каину…

Вестовые не любят окраину.

(«Даешь Адаму по Еве,

каретнику — по королеве!»)

Можешь не отвечать…



Мне ли пряжу сучить,

мне ли себя лечить

от нечаянной спутницы,

от весенней распутицы,

от тоски в волчьей шкуре

по мировой культуре?



Что ни Марина, то царица или Цветаева, —

не святая, но мантия горностаевая

по греховной земле волочится,

будто иисусова багряная плащаница.

Афродита, русалка ли хлебнула горя:

только вышла на сушу — и сразу в море.



Кто бы ни был ты: скопец, одалиска,

ком к горлу подкатывает слишком близко,

ибо это усилия самого Сизифа

отзываются в нас произвольно от мифа,

свободно от рабства и семени хамова

либо яблока дряблого (оно же — адамово)

с червоточинкою от внутреннего раздора,

изобличающее в каждом подлеца и вора.



Опадая, листва кружит в танце старинном,

забрызганы стекла дождя стеарином,

обнаженный лозняк лихорадочно крестится.

Где ж ты моя, долгожданная лестница?!



Не своди же с ума меня, моя сожительница, моя бессонница!

Вместо кротких овечек — тяжелая конница

в тронутых висках сединою резвится:

без тебя не спалось — и с тобой не спится.

Баю-баюшки-баю, спи, малыш:

без такой-сякой любви — крепче спишь.



Сужается мир до пределов квартиры:

тут — литавры гремят, там — грохочут мортиры

и ходики врут без конца и без края

что висят на стене, каждый миг повторяя:

«Скажите, скажите скорее, тик-так,

почему Вы не спите — у Вас что-то не так?!»



Настоящий первый весенний дождик,

он отчаянно по карнизам и нервам долбит

как свидетель страстей людских и во время оно,

но по-прежнему никто не выходит у «Стадиона».



Как и много-много веков назад

кто-то все время спускается не в Тартар, так в Ад:

кто-то из праздного любопытства,

кто-то из литературного иезуитства…

Только все больше таких провожатых,

указующих пальцами, фигой зажатых.



…………………………………………...............................

Я устал от поучений,

От глаголов парадигмы.

Теоремы пифагоров

Нынче множатся, как мухи.



Все смешалось кашей в кучу

В голове моей бедовой.

Несварение желудка

Заработать этак можно.



Все несется самотеком

По каналам жизни буйной:

То ли зеленью июльской,

То ли задом обернется.



Я сказал – и было слово,

Ты сказал: «Пошли все в жопу» –

И пошло многоголосье,

И запахло Вавилоном.



Я бы белою вороной

Воспарил как ясный сокол,

Если б только не прогнулись

Семь ступеней совершенства.



Мне бы Аннушку на шею

Со звездой, но без бидонов.

Я о девушках: «Отлично!»

Или вовсе не имею.



Все пройдет, все перепреет.

Где был кал, там бьют фонтаны.

Не читали вы случайно

«Песню песней»?..

И не надо.



Позабудьте о Кондоме

И о Фрейде позабудьте.

Только помните, с кем спите,

Только б не было абортов.

1. ЗАГАДКА



Спички обгорелые

у тропинки в ряд.

Коробки несмелые

по пыли скользят.



2



Якоб Йорданс. Мелеагр и Аталанта.

Первая половина семнадцатого века. Прадо. Мадрид.

Если бы не было у фламандского мужика таланта…

Но об этом, кажется, никто не говорит…



3. В ГОД ПАСТУХА



У меня было три жены:

первая тратилась с чувством вины,

второй не найти скаредней,

а Надежда ушла последней.



21 — 22 мая 2005 г.



4. ПОД ЗНАКОМ РЫБЫ



Малахитные разводы на реке

от дождя прошедшего недавно

ни о чем, увы, не говорят.

Тебе и мне ни то ни се.



25 мая 2005 г.



5



О, данность, небесспорная уже,

тебя ли я отстаивал намедни,

ты — скользкие перила этажей —,

надеюсь, не окажешься последней!?



8 — 9 июня 2005 г.



6



Я не скоро еще возвращусь в опустевший город,

где и дети бессовестно лгут, даже в глаза не глядя…

Да и ветер порой меня, как мальчику, берет за ворот,

и таскает по всем закоулкам забавы ради.



20 декабря 2005 г.

* * *



Спящая муха томится за мутным стеклом,

на весеннем ветру тихо стонет калитка,

и старушке не скоро еще за углом,

как она не спеши, посчастливится скрыться,

потому что ползет, как улитка.



Майский день на дворе. Молодые стрижи

разрезают пространство на две половины.

Деревенское небо глядит под подол,

что чужие мужи, в отражение луж

цвета глаз и исподнего местной Мальвины,

но как ни смотри в них — они не невинны.

Ночь все вбирает в себя:

запахи, предметы, звуки,

только она не способна

похерить речь,

которая рождена,

чтобы течь,

но течь дает

вместо того,

чтобы ослабить муки…



26 июля 2010 г.

* * *



Телефон онемел. На часах — шесть вечера.

От обеда до ужина — точно, как по нотам —

шагов неприкаянных чертова дюжина. Делать нечего.

Снова черный чай и овсяное печенье. Стуки в двери.

— Кто там?!

Пью за вас,

за своевременность,

за этот свет

и пью вдвойне

за тех, кого уж нет,

за одиночество,

в котором суждено

найти во чтобы то ни стало

еще одно,

за горечь в белом,

за сладость в красном —

одном вине,

за то, что пить

из рук твоих атласных

досталось мне.



29 июля 2010 г.

* * *



Ты, мой цветок,

уж на ладан дышишь.

А я, как и ты,

обожаю ландыши.

Слышишь же, милая,

снова… слышишь,

как кошки и мыши

дерутся за душу!?.

* * *



«Устал тебя щипать», —

сказал музыкант арфе,

и ушел к скрипке.

* * *



С юга пролетел

аист с добычей в клюве —

ребенок, наверно…



* * *



Сегодня сварил

бич-пакетов к обеду

с куриным вкусом.



* * *



Девицу поймал,

посмотрел ей в глаза и понял —

пора жениться.



* * *



Руки отдельно,

ноги отдельно —

моя нелюбимая кукла.



* * *



Петрушка цветет —

и помереть невозможно

в такую пору!



03 июня 2011 г.

* * *



Шах умрет —

покроют матом

исполнительные пешки

тело царственной фигуры,

что одаривала скупо

при своей богатой жизни,

будут так же караваны

по доске слонов индийских,

как в тоске, брести уныло,

будут ржать гнедые кони,

променявшие наездниц

на юнцов белесой кости,

коли выйдет девка в дамки.

Не бывать апашу ферзем.



7 октября 2010 г.

* * *



…Это дождик весенний,

прильнув к окну,

разглядеть все старается,

но, видно, тщетно:

застает мягкий сумрак

и тебя одну

который год

в одиночестве;

и нет спасенья

от седых паучков,

что плетут узор,

находя вдохновенье

в вездесущей пыли…

(Несмотря на волненье

и на чистый вздор,

предложенье мое

остается в силе.)

Как так мокко

можно вприглядку пить,

и, еще не сроднившись,

прощать измены,

которым свидетели

всего лишь глухие стены

и тело, утратившее покой

от ночного лежанья

с самим собой!

Воздух вытравлен резедой —

и походка легка,

словно пух лебяжий,

но шаги вместе с тем упруги,

будто груди подруги, даже

занавешенные коверкотом.

Ты полушепотом спросишь:

«Кто там?» — чуть замученно,—

и вспорхнешь в окно.



22 марта 2006 г.

* * *



Я буду Вас любить на поворотах

А дальше видно будет по инерции

Юродивый несется в рваных котах

В цикличных интервалах мегатерции



Нам перцы слаще марципанов

Плоше «Девятая симфония» Бетховена

Звенит под топоток брюхатых коней

Вратам навстречу Авеля и Овена



Скорей бы заключить терновый свиток

В уста что не знавали сложноцветных

Все сшитое бежит белесых ниток

Как длинный рубль дворов монетных



Кто любит тот читает по-немецки…



Да что убить ведь Паваротти ожил

Мы дольше сна жуем с клиновым кляпом

Все ценное таится в складках кожи

И впадинах…

Я — непрочитанная книга,

В кожаном и плотном переплете,

Без автора, названья, краткой аннотации,

Эпилога и эпиграфа,

Начала и конца,

С забытыми закладками

На вырванных страницах,

Пометами на полях,

Заначкой и листьями для гербария.



Я — для тех, кто умеет читать между строк,

Кто не пользуется сносками

И опускает примечания.



Меня можно прочесть тысячами способов:

Слева направо, снизу вверх,

По диагонали..,

Членя на синтагмы разного размера.

Правда, никому сделать этого не удалось до сих пор…



Ведь создан я руками гения,

Игрока в словесный боулинг,

Метающего литерой по кеглю!